Евгений Стромынкин
(канонический текст)
Глава 4.
Бал
Родит же, черт возьми, родит
Земля подобных Афродит.
1
А на балу-то духотища -
Аж воздух сиз под потолком.
Зал тесен, А народу тыща;
Всем жарко, каждый под хмельком.
Кто ни войдет, тот сразу ахнет:
"Как, братцы, шибко Русью пахнет!"
Толпа сплошной стоит стеной.
Мотив раздался разбитной
Из радиольной хриплой пасти -
Заколыхается стена,
Придет в движение она,
Потом рассыплется на части;
И никого здесь не дивит
Ни спертый дух, ни мрачный вид
2
.............................................
.............................................
.............................................
3
Среди толпы стояла елка, -
Вся в электрических цепях,
В хлопушках, в вате, в звезд осколках,
Как хвост собачий, вся в репьях -
Источник воздуха лесного,
Торжеств рождественских основа.
Кругом ходили сторожа,
От разграбленья сторожа.
А на орбитах отдаленных
Вокруг центрального ядра
Вращались пары до утра,
Мелькая, словно электроны,
Своими спинами двумя,
И каблуками в такт гремя.
4
Как электроны, мчались пары
Меж амплитудных облаков, -
Летели девушки и парни
И не жалели каблуков.
В подвальном клубе на Стромынке
Студент веселые поминки
По году прошлому справлял.
И я там был, и я гулял.
Гулял не мудрствуя лукаво.
То в одиночку, сам с собой,
То в паре был, а то гурьбой, -
Куда веселье увлекало,
Туда и я, как колобок,
Катился, прост и неглубок.
5
Стоял там молодой ученый -
Сейчас я, кажется, сострю -
Задумчивый и погруженный
В себя (сквозь левую ноздрю),
Вся в шпурах, вся в функционалах,
Вся жизнь из бесконечно малых,
Такою жизнь пред ним текла, -
Без человечьего тепла
И дум неясного броженья.
Он цифры знал, не зная слов.
Он не мечтал, не видел снов,
И был лишен воображенья.
Сухарь от темени до пят,
В ком разум жив, а чувства спят.
6
Он открывал природы тайны,
В глаза природы не видав.
Брал интегралы моментально,
Все объяснить спешил стремглав.
Он был упрямый и отважный
Сторонник физики бумажной.
Прости ему подобный грех!
С чего ему быть лучше всех?
Сейчас у нас не век атомный,
Не век ракет, не век пластмасс -
Бумажный век царит у нас.
В бумажном паводке огромном
Захлебывается с тоской
Воспрявший было род людской.
7
Сюда пришел перед защитой
Дипломной занятый студент, -
Не раз в зачетных битвах битый
Небитых двух эквивалент.
Перед зав. кафедрой маститым,
Перед профессорским синклитом,
Скопленьем лысин и морщин,
Забывшим звание мужчин,
Перед усердным оппонентом
Припасшим яду для атак,
Да пред зевающей в кулак
Своею бражкою - студентом
Он должен был дней через пять
Свою работу защищать.
8
В его тетради в томной неге
Лежал, свернувшись, интеграл.
Все буквы, с альфы до омеги
Туда он, изловчась, загнал.
Еврейских, греческих, французских. -
Всех букв хватало, кроме русских.
Лишь кой-где было вкраплено
'Итак', 'имеем', 'пусть' и 'но'.
Но этой формул длинной лентой
Он пренебрег под Новый год.
Его в молекул хоровод,
Объединенных двухвалентно,
В движенье тепловой хаос -
В толпу танцоров вальс занес.
9
И, встав передохнуть у стенки,
О смысле жизни старый спор
Вели подружки, две студентки:
- Скажи, ну до каких же пор!..
Ведь все студенты нашей группы
Пристойны, холодны как трупы,
В нас видят лишь своих друзей.
Им ничего, а ты старей,
Да блекни, да не спи ночами.
Болит от книжек голова,
А мне ведь скоро 22,
Уже полжизни за плечами,
А что я видела пока!..
Учиться - долго, жизнь - кратка.
10
Подруга утешала мрачно:
- Женитьба тоже не сладка.
Пусть даже любишь ты удачно, -
Но, если видишь, что близка
К своих стремлений завершенью,
Что счастья стала ты мишенью,
То все равно - беги бегом,
Сопротивляйся как мегом.
Не тяготей к путям избитым.
Подумай над своей судьбой,
Не подмени науку бытом.
Представь семейный свой уклад
Когда в повестке дня стоят
11
Не измерение альбедо,
не защемленная консоль,
А варка кофе и обеда
И стирка... этих их... кальсон...
Глядишь - и курс наук зачеркнут,
И вместо сессии зачетной
Семейной жизни тянешь гуж.
А уж к тому ж жена и муж
По разным комнатам ютятся;
Встречаются лишь только днем; двоим
Уединиться негде им;
А дети, как на грех, родятся -
Напоминая всем спроста
Факт появления Христа.
12
...Они дружили дружбой давней,
А были разные совсем.
Что дружба, если есть нужда в ней,
То подойдет любой сосед.
Одна - науку грызть устала;
Она того... Она мечтала
Со счастьем вытащит билет
И жить без мыслей и без бед.
А у другой был голос грубый,
Спортсменки стать, цветущий вид.
И головой не инвалид.
Но инвалидом пятой группы
Прозвать пришлось ее друзьям -
В анкете был у ней изъян.
13
Я знаю, "Verbum est argentum...",
Но так и рвется изо рта
Рассказ о том, как по анкетам
Людей мы делим на сорта.
Дурак я вырос ли, невежа ль, -
Но если за границей не жил,
И нет там у меня друзей,
И по рожденью не еврей;
Не исключался, не судился
Ни я, ни дети, ни жена,
И тетка прав не лишена,
И брат в плену не находился, -
Тогда гожусь я в первый сорт,
Могу достичь любых высот.
14
Она ж, предмет второго сорта,
Знать не желала свой шесток,
Не занялась продажей сока,
И не пошла служить в "Мосторг", -
Что для людей с таким недугом
Слывет законным жизни кругом -
А шла в науку. Скольких сил
И выдержки тот путь просил!
Мир, отведенный ей, был тесен,
Как гетто в средние века -
Без слов родного языка,
Без книг, без музыки, без песен -
И отверженьем заклеймен
В свободном обществе племен.
15
...Брюнет в мазурке вел дивчину...
Его отец был чаевод
И слал на пропитанье сыну
2000 в месяц, 20 в год.
А сын, развратник и бездельник,
По целым дням сидел без денег,
Тоску сгоняя коньяком,
Но в положении таком
Он не терял минут напрасных -
Про наше дивное житье
Писал статью он за статьей,
Чтоб их в газету дать на праздник.
В них он писал, что без забот
Живет студенческий народ,
16
Что лишь на сцене оперетты
Студентов наших и видать,
Что мыслью мы одной согреты -
Все силы Родине отдать,
Что мы стремимся к знаньям прочным.
Он фраз таких полки построчно
Выстраивал, как генерал,
С равнением на гонорар,
Но в развлеченческом масштабе
Он был умелец хоть куда -
Прост, обаятелен всегда,
Глазами жгуч, душой похабен,
Блистал на пьянках тамадой,
Как бог ахейцев молодой.
17
Литературный критик громко
В углу писателей хулил,
Он слыл Белинского потомком,
Хотя на самом деле был
Ценителем макулатуры,
Душителем литературы
И осквернителем могил.
Он литры перевел чернил
На то, что критикой обычно
Зовут, а век назад звалось
Прямым названием - донос,
И в книгах он искал привычно
Не правды жизни, а идей,
Стахановцев, а не людей.
18
Такой подход влиял на многих.
В тот год был сильный недород.
Сдав госпоставки и налоги,
Колхозы чахли, гибнул скот,
Крестьяне в город разбегались.
Писатели ж соревновались
В том, кто опишет горячей
Жизнь эскимосов и чукчей,
Культурность их, пристрастье к школам,
Их косторезов ремесло...
Да, чукчам больше повезло,
Чем вымершим молдавским селам,
Грузинским вымерзшим садам,
Вокруг Полтавы хуторам.
19
Чем нам с тобой везет, мой друже,
Ведь нас, по книжкам судя, нет.
Хоть раз ты в книге обнаружил
Таких, как ты и твой сосед?
Отнюдь. Изящная словесность
Нас обрекла на неизвестность,
Раз мы не передовики,
Не стоим мы ее руки,
Она стремится к идеалам
И возбудить ее восторг
Способен разве лишь парторг -
Куда уж нам, обычным малым.
А дать по роже подлецу
Ей, право, просто не к лицу.
20
Представь далекого потомка.
Что в книгах он о нас прочтет,
Узнает правду ли о том, как
Любой из нас сейчас живет,
Как ест, болеет, шутит, плачет?
Словесность все переиначит,
И веря ей, потомок наш,
О нас такой ты отзыв дашь:
"На фестивалях все плясали,
Вели строительство дворцов,
Крепили фронт за мир борцов,
Да рапорты вождю писали.
Не люди - львы, орлы, киты...'
Не верь. Мы люди, как и ты.
21
Мы так же верим в мощь прогресса,
А он все так же бестолков,
Страх смерти прячем за завесу
Того же хлама пустяков,
Когда ж захочется ругаться,
Те ж языковые богатства,
И так же много медных лбов,
Та ж чистота, и та ж любовь,
И те ж святые, те ж мерзавцы,
В ходу идейный абордаж,
И нетерпимость в мире та ж,
А вместо счастья те ж эрзацы,
И честолюбий та ж игра,
И то же завтра, то вчера.
22
Ублюдок плановой системы,
Скользил здесь спекулянт и хват,
Уменьем проникать сквозь стены
Напоминавший gamma-квант,
Что не достать по магазинам,
Лишь пальцем шевельнув мизинным,
Он враз достанет и продаст.
А рядом с ним, ему в контраст,
Сиял китаец взором чистым,
Как комсомольцы первых лет,
Он верой в Маркса был согрет.
Худой, как пальцы пианиста,
Прямой, как строчка дневника
Не знал он веры в "полнакал".
23
Не поддаваясь вражьим козням,
Повсюду свой таящим меч,
Хотел он вновь гореньем поздним
Светильник гаснущий возжечь,
Наш мир он сравнивал с каверной,
Наполненною всякой скверной,
И с хирургическим ножом
Готов он лезть был на рожон.
Но дядя Сэм ловушки ставил,
Ох, эти происки врага -
Свои показывал рога
Со всех углов заморский дьявол,
Был дух его и там и сям,
Везде таился дядя Сэм
24
Тот дядя Сэм то напивался
И песни глупые вопил,
То нас кружил под звуки вальса,
То у буфета пиво пил,
Под дудку империалистов
Он Rock'n'Roll плясал, неистов,
Эксплуатируемых масс
Проклятья заглушить стремясь,
Идейки протащить пытаясь
И нанести старался вред...
Я выдам вам сейчас секрет -
Был прежде русским тот китаец,
Но за марксизмы он засел
И от усердья окосел.
25
Стоял здесь бодрый, всех надменней,
Идей новейших проводник,
В идейной стирке, в грязной пене
Как Афродита он возник
И всплыл наверх дерьмом плавучим,
В те дни звучал, как гром из тучи,
Как духовых оркестров медь,
Приказ - патронов не жалеть.
И он не пожалел патрона,
Сказав, что тот космополит,
И что патриотизм велит
Быть с таковыми непреклонным,
И что патрон, как дважды два,
Иван, не помнящий родства.
26
Шеф пал, подстреленный, как утка,
Своим питомцем в пять минут -
Был парень чист от предрассудка,
Что люди совестью зовут,
Из молодых он был, да ранний,
Затем, не пожалев стараний,
Где крокодилом, где хорьком,
Успешно переполз в горком
И был готов арапом наглым
Опять, вперед и выше лезть
На двух коньках - нахрап и лесть,
Друзей, врагов считал он тяглом,
На спинах чьих, горласт, мордаст,
Он коммунизм себе создаст.
27
Он мог бы в чаяньи награды
Загнать невинного под суд,
Взвести абсурд до чина правды,
И право превратить в абсурд,
А в урожаях весьма низких
Винить ученых вейсманистских,
Крестьян оставив без порток.
Венец творения, итог
Развитья сталинской эпохи,
Когда молчали все края
И жизни жаркая струя
Застыла, как литье в опоке,
Лишь рабский труд и ханжество
Свое справляли торжество.
28
Приспособленье, учит Дарвин,
Всеобщий жизненный закон,
И Чарльзу каждый благодарен,
Кто с нашим временем знаком.
Мы приспособиться сумели
К движению к великой цели,
Колхоз - к доходам нулевым,
Официанты - к чаевым,
К своим постам, к машине личной -
Номенклатурное лицо,
Вожди - к обилию льстецов,
Народ - к обилию "Столичной",
К потемкам - мысль, к сиропам - вкус,
А к ленинизму - краткий курс.
29
Наш мозг и нынче крематорий
Идей, отравленных враньем.
Когда ж покончим дремотою,
Наследьем сталинских времен.
Живем в себе мы, как улитки
Заветов ленинских реликты,
Горенье, правда, простота -
Их слой наносов растоптал,
Нет веры в то, о чем мечталось,
За что отцами кровь лилась,
И не задор в груди у нас,
А равнодушие, усталость.
Лишь по субботам мат да визг,
На все плевать - вот наш девиз.
30
Держал нос по ветру философ,
Он - доктор флюгерных наук,
Смотря, какой в ходу был лозунг,
Метался с севера на юг,
Собой отвратен был философ -
Застыл среди ресниц белесых,
За ледяной броней очков,
Недвижный взгляд пустых зрачков.
Был безголос он, как Утесов
И профессионально глух...
Из чувств - один лишь только нюх
Имел описанный философ,
Сознанье заменил чутьем,
Чтоб жить отличным бытием.
31
"Не слишком много ль черной краски?" -
Швырнет читатель мне упрек -
А где же светлые участки,
Зачем я в дело их не впряг,
Где те, чей лик умыт и светел,
Слонов-то автор не приметил,
Не захотел сыскать алмаз
Среди общественных гримас?
Отвечу я, слезу размазав
По огорченному лицу:
"Мне к сожаленью не к лицу
Мундир добытчика алмазов,
И так их много развелось,
Кому ж тогда таскать навоз."
32
Здесь был уроками живущий,
Голодный вечно фронтовик,
На бой за знания идущий,
Как на врага идти привык.
В тот вечер, влюбчив и доверчив,
Он точно смерчем был заверчен,
Девичьей ветреной красой,
Опутан пепельной косой,
Весь зал собою потешая,
Он не сводил с любимой глаз.
Здесь веселился горный ас,
Знаток Кавказа и Тянь-Шаня,
Нашедший в диком том краю
Вторую родину свою.
33
Он знал, он ведал, что такое
Высот восторг, небес простор,
Уступ, дрожащий под рукою,
И склон, где снег скользит пластом,
Усталость до седьмого пота
И ощущение полета,
Когда рюкзак снимаешь с плеч,
Ручьев журчанье, речек речь,
И грозных трещин ледниковых
Бездонная голубизна,
И песен множество он знал,
- Бесстыдных, грустных, бестолковых,
И стук зубовных кастаньет,
Когда ночуешь на стене,
34
Когда все песни перепеты,
Все шутки произнесены,
А расстоянье до рассвета -
Как до луны.
Он не искал почета, выгод -
Искал для силы духа выход,
И дружбы, что прочнее скал,
И здесь нашел он, что искал.
Собой облезлый, некрасивый,
Носатый, словно пеликан,
Сердца друзей он привлекал
Той непосредственности силой,
Той чувств прозрачностью до дна,
Что, скажем, в Робсоне видна.
35
.............................................
.............................................
Была здесь Трифонова Нина
(На миг дыханье ей верну),
Которая меня пленила,
И было сладко в том плену.
Девчонка с Южного Урала,
Она меня завоевала
Своей уральской красотой,
Своей прекрасной простотой.
По улочкам Преображенским
И по Матросской Тишине
Мы с ней скитались в тишине,
Бродя в задумчивом блаженстве.
Какой же мир, какая тишь
Среди могил, где ты лежишь?
* * *
|