«Наступает зима. Стебли элодеи вмерзают в лед, ряска зимует подо льдом. Циклопы, амебы и инфузории не впадают в спячку. Лягушки, тритоны, жуки и молюски зарываются в донный ил. Карась, сазан, линь собираются в ямы. А хищники — щука, судак, окунь — остаются в слое воды, где больше кислорода.»

Я зимой лежу на диване и ни черта не делаю. Впрочем, весна, лето и осень мало отличаются.

Видимо это кризис среднего возраста — у меня, например, началось лет в семь. Ну, не в семь, конечно… Я защитил диплом. Проще защитить один диплом, чем целую родину.

У меня кризис среднего возраста. Я гляжу в потолок и постигаю мистицизм бытия.

За окном бессмысленное солнце, и бегают дети с лопатками. А ведь вырастут — и хрен заставишь копать.

А мне осталось лежать на диване и читать что-нибудь, не имеющее отношения к жизни.

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:

Многие души могучие славных героев низринул

В мрачный Аид…»

Настоящего философа интересуют только две вещи. Он и счастье человечества. Да, я и человечество. В сущности, мы в равном положении. Я — внутри, оно — снаружи.

Оранжевый свет лампы. Я возвышаюсь посреди комнаты как на картине Левитана «Над вечным покоем».

В комнату вплывает странная оранжевая птица с чем-то белым вокруг крыльев. Опять с рисом?

Извини, я читаю Гомера.

«…Черный корабль на священное море ниспустим,

Сильных гребцов изберем, на корабль гекатомбу поставим…»

Гекатомбу, понимаешь? А у тебя кетчупа нет.

Потом стук вилки в ритме гекзаметра.

Все-таки, мог я принести счастье человечеству или не мог?

Хрен с человечеством — но ей, например.

Уйди, я думаю…

Стало так грустно, что я заснул. Нет, пришлось, конечно, выпить…

Только не надо меня тормошить. Внутри каждого из нас целый мир. Их там тошнит при резких движениях. Когда я так лежу, я вообще не слышу, что ты говоришь. У тебя рот горизонтально, а у меня уши по вертикали.

Да, я мрачный и ленивый, не вожу тебя в театры и музеи. Я в детстве ходил по музеям. Мой мир, там, внутри, набит Рембрандтом — запасы Рембрандта пополнять не надо!..

А хлеба и пива надо. Таковы сакральные свойства миров.

Это ужин, да? Знаешь, древние философы питались водой и акридами. Ты, не в курсе: это вкусно? Почему саранча?? Сказала бы — не знаю…

Вот это что? У тебя слабость к маслинам. А у меня к ним сильность, я их терпеть не могу.

Мы уже допили вино? Как летит время…

Там, снаружи меня, совершенство невозможно. Ломаются лучшие. У Канта была книга «Критика чистого разума». Ты понимаешь, о чем это? Похвала похотливой глупости.

Скажи, вот так, в простыне, я похож на Юлия Цезаря?..

Подоткнуть?.. На гиббона? Что ж, гены берут свое…

Ах, ты об этом… Я смотрел порнуху только чтобы вспомнить, как многим я готов ради тебя пожертвовать.

Скажи, ты действительно думаешь, что если много трудиться, то можно превратиться в кого-нибудь еще?

А тогда во имя чего?

Разбитый плафон придает лампе индивидуальность. А мои бумаги лежат в строгом порядке. Первая глава называется «Введение» — она лежит в прихожей. Список литературы — за книжным шкафом. Все остальное еще не готово, и потому лежит на кухне.

Когда что-то непонятно, спроси меня. Я объясню — почему тебе не понятно.

Нет, ты у меня не горничная. Я тебя люблю, а горничная — за деньги.

Какая горничная? У меня нет денег, зато богатый внутренний мир. Садись, я расскажу тебе о нем.

Там слева пальмы и папоротники, а направо уходит дорожка, посыпанная белым песком. Закрой глаза и представь. Представь, как мне там хорошо!

Ты знаешь, у меня совершенно нет времени. Если я недодумаю хоть одну мысль, в моем внутреннем мире будет не прибрано. А это гораздо хуже!

Каждый час, потерянный для интеллектуальной деятельности, утекает безвозвратно. В детстве у мамы была книга — «Что происходит в тишине». Я так и не прочитал ее. И до сих пор мучаюсь: что же там происходит?!.

Вот послушай что-нибудь, не имеющее отношения к жизни.

«Сегодня дурной день,

Кузнечиков хор спит,

И сумрачных скал сень -

Мрачней гробовых плит.»

Весело…

Подойди ко мне. Мы дотягиваемся друг до друга сквозь оболочку, что отделяет меня от внешнего мира. Это как толстое стекло. Ты — снаружи, я — внутри…

Что значит, пристаю, когда не надо? Просто сквозь стекло не слышно слов, и что я тебя люблю, приходится показывать жестами…

Ты стучишь по стеклу…

Не кричи. Давай на этот раз поменяемся местами. Ты во всем права, но делать будем по-моему.

Солнечный луч ползет по стене. Это я так медленно думаю… Нет, свет фар. Уже вечер. Потом будет утро. Скворцы и дети. Интересно, в каком возрасте они бросают лопаточки?

Подойди, ко мне, женщина, возьмемся за руки.

Ты не в курсе, сегодня какой-нибудь день недели — или просто так?

Оказывается, я так мало себя знаю. Я забыл свой номер телефона…

У нас с тобой много общего. Мы будем долго жить рядом со мной, присматриваясь ко мне издалека.

Это жизнь. «Бессонница, Гомер, тугие паруса…»

«Шизофрения, как и было сказано».

Май 2004