Александр Кондратьев

И я тоже был на баррикадах
Мемуары 1991 года 		 

Как-то стоим мы с Борис Николаичем на баррикадах, и он мне говорит:
— Сань, ты опишешь все это когда-нибудь?
— Об чем речь! — сказал я.
И вот я пишу.

Я подслушиваю путчистов

Собрались один раз Язов с Крючковым — и молча подмигнули друг другу.
Пожали друг другу руки — и поехали уговаривать Павлова: ну что, Павлов, поехали в КГБ, разберемся.
Павлов сначала не хотел в КГБ, но когда ему обещали, что арестовывать не будут — согласился.
Меня-то они, конечно, не позвали. Я еще тогда в демократах числился. У меня вообще КГБ телефон подслушивал.
Только я сообразил, что, если подслушку подсоединить не к микрофону телефона, а к наушнику — то можно подслушивать КГБ.
И вот сижу я и слушаю:
— Товарищи, — говорит Крючков. — Мы власть-то брать будем или как?
— Хм…
— Эх…
— Н-да…
Что-то льется из горлышка в рюмочки.
— Товарищи! Родина приказала нам ее захватить. Нехорошо отсиживаться в окопах, когда окопы кончились.
Я услышал в трубку, как бьют куранты на Спасской башне.

Как я спас страну

Что-то плескалось в стаканчиках, и голоса делались громче. Совещание в хунте кончалось. Голосовали за список арестованных, шли отводы и самоотводы.
— Ну, сверим наши часы. Который час? — спросил Крючков.
Было ровно пять.
— Без двадцати пять, — сказал я в телефон.
— Спасибо, — сказал Крючков и отключил подслушивание.
В тот день они на двадцать минут опоздали арестовать Ельцина.

Как я предупредил Ельцина

В критических ситуациях я быстр и оперативен.
— Алло, господин Ельцин, — ору я в телефонную трубку. Это «Голос Америки». Сегодня у вас переворот, во сколько вас арестуют?
— А не врешь? — со свойственным ему демократизмом говорит Борис Николаевич.
— Ну что вы, — говорю, — уже и по КГБ слушок пошел. Да вот, и в телепрограмме написано: 16.00 — пресс-конференция хунты.
— Понял, — сказал Ельцин, немного подумав.
Я услышал, как трубят подъем, и охрана бежит умываться.

Как я поддержал Горбачева

Из переговорного пункта на Арбате я позвонил Горбачеву.
— Не печалься, отец. Я и страна с тобой.
— А танки у вас есть? — спросил Горбачев.
— Обязательно будут, — задумчиво сказал я и повесил трубку.
По улице ехали танки. Моросил дождь, и на бульварном кольце стояли самоходные орудия.

Верховный Совет

И вот сидим мы втроем — Ельцин, Руцкой и я — и думаем, что делать.
Я предложил строить баррикады. И все пошли строить.
Почему бы и не построить, мужик дело говорит!
— Еще, — сказал я, — нужно брать власть в свои руки.
Все глубоко задумались и сразу не ответили.

Как я остановил танки

К Белому дому ехали танки. Я сказал им «Стой!». Они остановились.
— Это Белый дом? — спросили танкисты.
— Нет, — сказал я, — это посольство Намибии.
И танки поехали дальше. Меня всегда ставили на танкоопасных направлениях.

Мыс Форос

Вот что мне нравится в Крыму, так это кипарисы. Их болезненная тонкость в утреннем воздухе, зеленая вертикаль на сине-сером фоне морей и гор. Когда видишь кипарис, хочется замереть в отдалении и, свернувшись в клубочек, думать о тщете всего сущего.
В будущей жизни я постараюсь быть кипарисом…
А Горбачева-то мы, естественно, освободили.

Как я арестовал всю КПСС

Двадцать первого шли дожди.
— Пора арестовывать, — сказал Руцкой. — Возьмешься?
— Эх, — вздохнул я, — надо было их брать всех вместе, еще на первом съезде.
Гремел гром. Что-то сталкивалось и боролось в тучах.
«Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле…» — процитировал я.
В трудные минуты я всегда вспоминал поэзию.

Как мы победили

Да черт его знает…
— Ура, — сказали мы однажды утром, — Победа.
Над площадью развевалось знамя. Наше знамя. А я стоял на баррикаде в каком-то дурацком состоянии души. Черт-те что! Понравилось мне делать революции…


1991


На страницу Александра Кондратьева